Темнота окружала его со всех сторон. Сверху и снизу, с боков. Непроглядная, плотная, вибрирующая под прикосновением пальцев, но ни рвущаяся, как ни старайся. Закоулок полсознания, который Джоанна отвела своему второму «Я». Настолько маленький и тесный, что в нем невозможно дышать. Но это был дом Джона, и священник привык к нему, как заключенный рано или поздно начинает видеть в тюремной камере родное место.
Наконец-то пастор сможет отдохнуть, погрузившись в тишину. Посторонние звуки утопали в темноте, вязли в ней бессильными жертвами, чтобы затем, поглотившись, исчезнуть. Злость, которую Джон испытывал от  того, что проиграл, что не убил Робина и был отброшен назад женщиной, чье тело принадлежало также и ему, никуда не исчезла, но заметно притупилась. Стала далекой и почти не ощущалась.
Он хотел уснуть и не мог. Черная тьма не принимала священника в свое спасительное забвение, обволакивая и вместе с тем отвергая.
«Голод…» - что это за слово, сумевшее преодолеть границу? Шепот, тихий голос Джоанны, в мире Джона ставший криком. И, услышав ее, он очнулся.
Стены вовсе не были такими прочными, как казались с самого начала. Раздирая тьму руками и чувствуя, как она рвется, лопаясь с мерзким звуком, пастор пошел вперед.
Прореха все шире, в нее уже проникает свет. Серый и блеклый, будто со старого снимка. Джоанна больше ничего не говорила. Этого и не нужно. Вокруг иной мир, вселенная сна, созданная уставшим разумом.
Здесь Джон был лишь бесплотной тенью, потому как реальна была только она, его вторая половина. Скользя по воздуху и не касаясь земли, священник следовал за женщиной неузнаваемой невидимкой.
Распятые люди…. Кровь и крики. Как жаль, что они не реальны. Готэм заслуживал безумия и был достоин смерти. Город переваривал сам себя, выпивая красную жидкость, текущую по венам его жителем, как громадная пиявка. Такой же отвратительный и жалкий.
Джон не испытывал ни сожаления, ни страха. Повернув направо, он покинул Джоанну. Инфинити стрит уходила в сторону и терялась в густом тумане…

Джоанна показала зеркалу язык, и отражение холодно усмехнулось в ответ. Ладони двойника прижались к гладкой поверхности, оставляя кровавые отпечатки.
- Здравствуй, девочка. Тебе хорошо спалось? – в зеркальной глубине была уже вовсе не Джо. Перед ней, настоящей, стоял мужчина. Махровый халат режущего глаз желтого цвета был распахнут, открывая безволосую грудь, на которой вырезанный чем-то острым багровел большой крест. Светлые волосы Джона, обычно коротко стриженные, длинными грязными и мокрыми прядями закрывали рябое лицо.
За спиной священника смутными очертаниями высился отраженный Готэм. Город-Голод .