Одна лишь мысль не покидала Харлин Квинзел последние дни: «Почему, ну почему я все еще здесь?..». Поначалу женщина вовсе не верила в то, что происходящее вокруг – реальность. Ей казалось, что вот-вот кошмар закончится, а жизнь вернется на круги своя, и она снова будет считать дни до еженедельного сеанса с тем, кому отдала свое сердце. Но вечная ночь не кончалась, сон не желал уходить, вынуждая принять горькую правду – Джокер покинул Аркхэм и, скорее всего, Готэм тоже. Как бы Харли не хотела, она не могла отправиться вслед за ним, потому что не знала направления. Ну, вернее сказать – она вообще ничего не знала.
Квинзел думала, что что-то упустила. Проглядела зашифрованное спрятанное послание, оставленное специально для нее одной. Но нет, ничего – ни в его палате, ни в комнате для сеансов психотерапии, ни в ее кабинете. Харли даже собственную квартиру перевернула с ног на голову, выпотрошила все шкафы, пролистала все книги, проверила под каждым цветочным горшком. И ничего. Тогда она собрала чемодан. Подумала, что Джокер вернется за ней, и они вместе уедут по широкому шоссе в закат прочь из этого серого скучного города, как это обычно бывает в романтических мелодрамах. «Дура», - констатировал чуть позже внутренний голос, и Харлин не нашла аргументов для возражения. Он не пришел.
До этого Квинзел сотни, а может и тысячи раз бросала мужчин. Отказывала им, не являлась на свидания, в лицо заявляла, что ухажер ее не достоин. Ей удавалось добиваться от очарованных мужчин всего, чего она только могла пожелать. Теперь же все было иначе. Это ее очаровали. Это ее использовали, чтобы выведать подробности устройства Аркхэма, график смен персонала и прочие детали. Это ее бросили в одиночестве, даже не попрощавшись. Сказать, что Харли чувствовала себя паршиво – значит ничего не сказать. Она плакала, запершись в ванной. Хотела наглотаться таблеток и отправиться в лучший мир, даже написала предсмертную записку, в которой говорилось о том, что лишь одного человека она любила в своей жизни и без него жить не желала. Потом передумала – наверняка Джокер не одобрил бы такой уход из жизни. Слишком обычно. Буднично. Сколько наивных дурочек, брошенных возлюбленными, каждый день глотает таблетки пачками и отправляется в лучший мир? Правильно, множество. Харли не хотела быть одной из многих, она всегда мечтала выделяться. Остановившись на верности такого заключения, Квинзел взяла новенькую пачку салфеток и уселась перед телевизором. Шел какой-то фильм про любовь и рождество, но для Харли это были лишь сменяющие одна другую картинки. Она распечатала пачку шоколадных конфет и приговорила их за каких-то полтора часа, наплевав на диету, а потом так и уснула перед включенным экраном, не в силах больше плакать.
Дальше было утро. И доктор Харлин Квинзел пришла на работу. В ответ на вопросы коллег о том, отчего у нее заплаканные глаза, ответила, что вчера умерла ее двоюродная бабушка. Тогда ей принесли еще шоколадных конфет и пару раз похлопали по плечу, изображая сочувствие на лицах. Потом был сеанс, на котором Харли едва не расплакалась – воспоминания были слишком свежи. Но кем был этот тип, сидящий напротив? Обычный безмозглый помешавшийся убийца. Не Джокер. Нет. Этот бестолковый пациент не был достоин видеть ее слезы. На следующий день Квинзел выглядела почти спокойной. Начала пить ксанакс, наконец заставила себя съесть что-то кроме шоколадных конфет – это была какая-то серая безвкусная жижа из столовой для персонала. И снова сеансы. И опять. Ничего не менялось. Только подумать, Харли последние месяцы жила от сеанса до сеанса со своим возлюбленным. Но теперь его нет, и нет смысла ждать наступления завтрашнего дня. 

Очередной рабочий день начался с неприятностей – блондинка заметила стрелку на новых колготках, обожгла язык слишком горячим кофе, а потом пошел нудный дождь, от которого на душе стало еще тяжелее. Дорога до Аркхэма была знакома Харли до мельчайших деталей, ей не хотелось смотреть за окно такси. Рассчитавшись с водителем у контрольного пункта, доктор Квинзел поприветствовала охранников, продемонстрировала служебный пропуск и вяло улыбнулась в ответ на обычный комплимент о том, как она якобы хорошо выглядит. «Черта с два», - подумала Харли.
Новые проблемы не заставили себя ждать. Джоан Лиланд со свойственной ей бесчувственной строгостью вручила коллеге несколько историй болезни. Дерек Грасс заболел, оставив своих пациентов на произвол судьбы. Харли полагалось о них позаботиться.
«Вот так всегда», - печально вздохнула Квинзел, нахлобучивая на нос бутафорские очки: «Но кто же теперь позаботится обо мне?..».

- Так-так… кто у нас там первый по расписанию? – пробубнила себе под нос Харли, отхлебывая кофе из кружки. Разговаривать сама с собой она начала несколькими днями ранее. Так, по крайней мере, блондинка чувствовала себя не такой одинокой и никому не нужной.
На столе в своем кабинете доктор Квинзел разложила полученные истории болезни и старательно выбирала из них ту, что была потоньше да поменьше. Не хотелось с раннего утра взваливать на свои хрупкие плечи тонну чужих проблем. Все карты выглядели одинаковыми, поэтому, в конце концов, женщина ткнула пальцем наугад. История болезни принадлежала Джонатану Крэйну. Харли слышала это имя от коллег. Когда-то мистер Крэйн был психиатром в Аркхэме, но попался на незаконных экспериментах над пациентами и был с позором уволен, а после и сам оказался клиентом лечебницы. Джоан Лиланд поначалу очень любила рассказывать эту историю Харли в качестве предостережения и поучения – отойдешь в сторону от строгих правил и все, вылетишь с треском. Или того похуже.
Дерек, судя по последним записям, немного снизил дозировку лекарств для мистера Крэйна. Стоило узнать, как чувствует себя пациент, не ухудшилось ли его состояние. Допив кофе, Харли поднялась с места и отправилась к палате.

- Привет, Мэтт, - Квинзел изобразила на лице подобие улыбки, кивнув охраннику. Тот пропустил ее в нужное крыло, даже не глянув на идентификационную карточку. С недавних пор Харли стала для персонала не «очередной новенькой», а полноправной коллегой, но отчего-то это не приносило ей радости. 
Руки у доктора Квинзел были заняты историей болезни, поэтому шустро подскочивший санитар помог ей открыть дверь в палату.
- Мистер Крэйн… доброе утро, - Харли посмотрела куда-то мимо пациента, - сегодня я заменяю доктора Грасса, меня зовут доктор Харлин Квинзел. Как Вы себя чувствуете сегодня? Ничего необычного?
Голос женщины звучал сухо, хотя к губам прилипла дурацкая натянутая улыбка. Квинзел открыта карточку на чистой странице, поставив в углу дату и приготовившись записывать возможные жалобы.

Комната ничем не отличалась от прочих стандартных палат: все те же белые стены, все та же прикрученная к полу мебель. Если бы не странные выцарапанные символы, смысл которых Квинзел не смогла понять, можно было подумать, что эта палата находится вовсе не в лечебнице для душевнобольных, а в обычной городской больнице. «Интересно, как давно появились эти художества?» - подумала женщина, размышляя над тем, стоит ли упомянуть об этом в отчете: «Глупости. Дерек наверняка знает».
Когда пациент заговорил, Харли оторвалась от осмотра палаты и бессознательно перевела на него взгляд. Действительно, ничего необычного. Он был спокоен, возможно, немного медлителен – оно и не мудрено, когда принимаешь лекарства. Доктору Квинзел не понравился его взгляд – цепкий, внимательный, изучающий, не отпускающий. Блондинка уставилась в закрепленную на планшете историю болезни, записав обычное: «жалоб нет, изменений в симптоматике не зафиксировано». Рука почему-то дрогнула и запись вышла кривоватой.
- Давайте обойдемся без глупых и неуместных шуток, мистер Крэйн, - Квинзел одарила пациента неодобрительным взглядом, нахмурилась. Отчего-то больше сказанные в ее адрес комплименты не приносили радости. Скорее наоборот. В них Харли видела то издевку, то безразличие, то еще что похуже. Если она и хотела слышать слова восхищения, то лишь от одного человека, которого в стенах Аркхэма больше не было. Слова Джонатана Крэйна вызвали у женщины новую волну воспоминаний.
«Как же не вовремя…».
– Сейчас я - Ваш врач. И только.

Не верилось в то, что когда-то этот человек был психиатром и работал в Аркхэме. Тогда Харли еще училась на первых курсах Готэмского государственного университета, даже не помышляя о том, что однажды будет работать в этой знаменитой лечебнице. Не было ничего удивительного в том, что Квинзел, увлеченная бурной студенческой жизнью, пропустила мимо глаз и ушей скандальное дело Джонатана Крэйна. А может и не пропустила, но забыла позже, обсудив эту тему с друзьями разок-другой, и уверившись в том, что уж с ней-то никогда подобного не случится. Наверное, нужно быть очень смелым человеком, чтобы решиться на подобные противозаконные махинации. Или очень глупым. Или все сразу. Как бы то ни было, Харли решила не позволить мистеру Крэйну заговорить себя и сбить рабочий настрой. Блондинка вздернула подбородок.
- Я думаю, что Ваше состояние сейчас – не повод для шуток. Вы ведь сами в прошлом врач, Вы должны понимать, - произнесла Квинзел нравоучительным тоном, в точности копируя мисс Лиланд на утренних пятиминутках. – Даже если наметилось улучшение, это еще не означает исцеление. Нужно работать и дальше в правильном направлении, чтобы добиться устойчивых результатов, - эту фразу Харли когда-то вычитала в каком-то учебнике по психиатрии (или в глянцевом журнале о популярной психологии, точно она уже не помнила), еще до поступления в университет. Мысль показалась умной и точной, и доктор Квинзел уже не одну сотню раз пользовалась ей при общении с пациентами. Тем не менее, запала Харли надолго не хватило. Она была явно не в том настроении, чтобы наставлять на путь истинный чужого пациента. Мистер Крэйн выглядит неплохо, не бросается на людей, не ощущает себя фикусом или пришельцем с другой планеты, посланным принести человечеству избавление – его состояние стабильно, он сможет подождать несколько дней, пока не вернется Дерек. Однако Джоан спустит с Харлин три шкуры, если Квинзел вернется без протокола осмотра.
- Подумайте хорошенько. Возможно, Вам снились кошмары? Обычно такое хорошо запоминается, - доктор решила сменить тему, увести разговор подальше от провального начала. Не только ее пациенту, но и самой Харли нужно было настроиться на рабочий лад. Отключиться от проблем. Отрешиться от чувств.
«Ох, если бы это было так просто...».

Отредактировано Harley Quinn (2012-08-26 19:36:06)

Харли было особенно неуютно в палате наедине с Джонатаном Крэйном. Она не знала его, он был не ее пациентом. Не было ни времени, ни желания, чтобы изучить повадки бывшего психиатра, чтобы подготовиться к тем сюрпризам, которые могли ее ждать. В другое время Харлин и внимания не обратила бы на его болтовню – мало ли, что взбредает ежедневно в голову пациентам Аркхэма. Теперь же Квинзел как могла пыталась сохранить самообладание и невозмутимость. Получалось, право слово, паршиво.
- У меня бабушка умерла. И вообще. Моя личная жизнь не касается Вас, мистер… - попыталась было неуверенно возразить блондинка, но сказанная фраза вышла жалкой, едва не плаксивой. А тут еще пациент вцепился в ее крохотную оплошность, как голодная собака в брошенную ей кость. Харли снова попыталась спрятаться за планшетом от его пристального взгляда, но тот, казалось, обладал удивительным свойством проникать сквозь любое препятствие, пробираться прямо в душу. Доктор Квинзел тихонько шмыгнула носом.
Что самое страшное, Крэйн был прав. Поначалу вкрадчивый голос внутри Харлин все отрицал, часто-часто и крайне настойчиво твердил свое «нет-нет-нет-нет-нет», но он становился все тише. Еще каких-то четверть часа назад женщина была спокойна настолько, насколько спокойной может быть брошенная и никому не нужная влюбленная в неуправляемого опаснейшего психопата. Теперь же она непроизвольно крутила между пальцами вдруг ставшую бесполезной ручку, невидящим взглядом глядя на ровные строчки на странице истории болезни.
Ей действительно снились кошмары. Чаще всего в них она была одна. Сидела в пустой темной комнате на стуле или на полу, обняв колени и втянув в плечи голову. В этой темноте не было звуков, не было запахов, не было других людей, животных, насекомых – вообще никого. И невидимые стены давили, нестерпимо сжимали. Иногда удавалось проснуться. Сказать себе веское «хватит». Из таких снов был выход. Из других – нет. В такие ночи ей снился Джокер. Обычно – его смерть. Где-то там в далеком краю, о котором Харли совершенно ничего не знала, злые, гадкие и подлые люди добирались до него. Они прикрывали свою жажду крови словом «месть», но Квинзел не была дурой, она понимала, что на самом деле все, что они хотят – уничтожить его. Заткнуть ему рот, стереть с лица эту вечную улыбку. Общество не любило тех, кто решался мыслить, а не слепо следовать доводам массового сознания. Потому все эти мерзкие люди и засунули Джокера в Аркхэм. Они не желали, чтобы его услышали, поэтому объявили сумасшедшим. Харли не была дурой, она смогла понять и разгадать их уловку. Конечно, ее возлюбленный не мог сидеть в четырех стенах. Конечно, ему нужно было выбраться на свободу. И Квинзел была готова помочь. Даже ценой собственной карьеры и репутации, даже оставив позади всю прошлую жизнь целиком. Но ее отвергли. Или спасли? До сих пор Харлин была не уверена и оттого чувствовала себя такой подавленной. Неопределенность убивала. Возможно, Джокер оставил ее в Готэме, чтобы защитить от тех опасностей, которые следуют за ним по пятам? Но тогда почему не предупредил, почему не объяснил? Конечно, он понял, что никакие слова не остановят ее. Ведь Квинзел была готова пойти на любой риск. Или… или просто ему было наплевать. Харли была очарована. Влюблена. Ослеплена. Она могла попросту не заметить, как психопат играет с ней в свои жестокие игры. Нафантазировала. Все придумала. А сейчас наконец открыла глаза и столкнулась лицом к лицу с жестокой реальностью.
Квинзел тяжело вздохнула и опустила взгляд в пол. Глаза чересчур увлажнились. «Ну нет, еще не хватало распустить нюни у кого-то на глазах. Соберись, Харли… все уже позади. Твоя жизнь только начинается, твоя карьера пойдет в гору, твою книгу выпустят многомиллионным тиражом! Осталось лишь немного, немного продержаться. Просто идти дальше», - повторяла мысленно блондинка, словно молитву, но вслух все равно выпалила то, что не должна была:
- Как Вы можете понять? Вы когда-нибудь любили кого-то всем сердцем, чтобы это сердце потом выбросили на помойку?.. – рука крепко сжала ручку. Выражение растерянности и отстраненности на лице Харлин сменилось гримасой боли и злости, брови нахмурились, губы мелко задрожали, а на щеках даже сквозь слой пудры и тонального крема проступили красные пятна. Как только слова были произнесены, доктор тут же забыла о том, что не одна в этой давяще белой палате, забыла об этике и должностных инструкциях. – Вот так просто – взяли и выбросили…

Харли не нравилось в этой палате. Не нравилось в Аркхэме. Да и на этой планете ей тоже, в общем-то, не нравилось. Только в конце тоннеля появился свет, только серые будни окрасились яркими красками, сердце оттаяло, и жизнь наполнилась любовью, как все обратилось в прах. Вот так просто. За какой-то один день.
Потревоженная рана болела сильнее. Джонатан Крэйн явно знал, что говорить. От этого становилось не по себе. Все-таки даже несмотря на безумие он был психиатром. И наверняка получил свой диплом не за красивые глаза, короткую юбку и услуги определенного толка, оказываемые по требованию всем этим обрюзгшим лысеющим профессорам. Харли не могла отделаться от неприятного ощущения – все это уже было однажды. Она всего единожды потеряла контроль. Дала слабину. Перестала быть врачом и стала просто одинокой и несчастной женщиной. И что в итоге? Ох, ничегошеньки хорошего…
И, тем не менее, сколько бы Квинзел не убеждала себя в том, что находится на службе и обязана вести себя соответствующе, эмоции брали верх. Можно было развернуться, хлопнуть дверью, а после заявить начальству, что пациент отказался идти на контакт и вел себя неподобающим образом… но проблема была в том, что Крэйн так и старался перейти определенную черту, отделяющую личные темы для бесед от служебных. Харли не могла ничего с собой поделать. Она не могла оборвать разговор. Она чувствовала, как ее подталкивают и направляют, но… ей было больше не с кем поговорить, не с кем поделиться. Если держать все в себе, однажды можно взорваться.
- Ничуть не справедливо, мистер, - шмыгнула носом блондинка, пожалев о том, что сейчас под рукой нет той огромной упаковки бумажных салфеток, что осталась на диване в ее небольшой и такой предательски пустой квартирке. – Что же это за мир такой, в самом деле?.. Мир настолько ужасный, что любовь в нем не выживает… - бессильная злость сменилась апатией и обреченностью. Лицо Харли сделалось удивительно бесстрастным, а в глазах мелькнула пустота. По правде говоря, она слушала собеседника в пол уха. Крупицы смысла, которые ей удалось уловить и воспринять, являли собой классическую картину несчастной любви, а живое растревоженное воображение дорисовало прочие подробности. Харли никогда не слышала о том, что доктор Крэйн был женат или хотя бы помолвлен. С учетом скорости, с которой по Аркхэму распространялись слухи, можно было с уверенностью сказать, что бывшему психиатру, пополнившему ряды пациентов клиники, с личной жизнью везло ничуть не меньше, чем самой Харлин. Может, именно об этом он говорил сейчас? А может это всего лишь игра. Безумная игра вроде той, в которую женщине довелось играть прошедшие полтора года. – Все кончено. И… я постараюсь забыть и жить дальше. Иначе окажусь однажды в соседней с Вами палате.
- Вы ведь в самом деле больны, мистер Крэйн, - напомнила доктор Квинзел после недолгой паузы то ли пациенту, который выглядел неестественно нормальным, то ли самой себе, чтобы не забыть окончательно о цели визита в палату. Нет, она не собиралась становиться марионеткой в руках очередного, тем более нелюбимого, психопата. Не собиралась рассказывать подробности своего горе-романа с Джокером. Неплохо было бы уметь проваливаться сквозь землю в такие моменты – прочь от этого взгляда, от которого стайки мурашек пробегают вверх-вниз по спине, прочь от этого разговора, ненужного и неуместного в стенах психиатрической лечебницы. Прямиком домой, где ждет диван, телевизор и счастливая возможность выплакать остатки слез. Едва слышно Харлин добавила:
– Может быть, именно из-за этого у Вас ничего не получилось.

На Харли словно ушат ледяной воды вылили. Она несколько раз моргнула, словно проснувшись ото сна, нахмурилась, прищурилась.
«И чего ты ждала?» - докучливый и противный внутренний голос тут же вынырнул из темных уголков сознания. И правда, чего? Утешения? Ободрения? Сочувствия? Черта с два. Крэйн был сумасшедшим, чокнувшимся психиатром, который пичкал собственных пациентов какой-то дурью, от которой у них мозги в узелки завязывались! Он находился в Аркхэме не первый год и, хотя его лечащий врач отмечал какие-то намеки на улучшение, Харли была совершенно уверена в том, что в этой самой палате он и останется до конца своих скорбных дней. Ну, или в другой палате, но никак не на свободе! Таким черствым людям с омертвевшей душой вовсе не место за больничными воротами. Они-то и делают мир гадким и грязным.
- Да, верно, - кивнула Харли в ответ на согласие пациента с единственно верным диагнозом, делая в карте быструю запись. Сарказм в очередной раз проскользнул мимо нее, - Вашему лечащему врачу наверняка будет интересно узнать, что в результате многолетнего лечения Вы лишь утвердились в своих суждениях о том, как ужасен наш мир и населяющие его люди. Очень удобная позиция для того, кто считает окружающих лабораторными подопытными крысами. Боюсь, что Вам еще долго не придется взяться за старое. Я услышала все, что хотела, мистер Крэйн, - четкое ударение на обращении, диаметрально противоположном фамильярному «ты», за которое она непременно отомстит высыпавшему щепотку соли на ее душевные раны пациенту, как только получит возможность поговорить с Дереком. В голосе звучат надрывные нотки. – Всего хорошего. – В этих словах куда больше яда, чем в возможных «иди ты к черту!» или «чтоб тебе вечерние пилюли встали поперек горла!», но блондинка улыбается одной из самых обворожительных улыбок, способных преобразить даже ее осунувшееся, бледное и заплаканное лицо.

Харли резко развернулась и собралась выйти в коридор, когда ручка предательски выскользнула из вспотевшей ладони, свалившись на пол палаты. Эффектный уход, задуманный Квинзел, с треском провалился. Лицо ее вспыхнуло, но она не стала спасаться бегством от собственной неловкости, вместо этого присев за ручкой. Поднявшись, женщина не обернулась в сторону Джонатана Крэйна. Она знала, что сейчас он, должно быть, торжествует. Такие подонки всегда радуются, когда другим плохо. Харли хотела бы видеть, как Крэйн порадуется, когда ему сообщат о том, что лечение нужно продлить еще на какое-то время. На пару-тройку десятков лет, если точнее.

«Еще посмотрим!..» - шипел змеей внутренний голос, когда доктор Харлин Квинзел, вцепившись в кучу уже порядком помявшихся бумаг буквально выскочила в коридор, едва не сшибив с ног проходившего мимо парнишку-санитара, толкавшего перед собой груженую медикаментами тележку. «Еще посмотрим, кто окажется прав!».
- Смотри, куда прешь! – пронзительно взвизгнула женщина, яростно воззрившись на санитара, потерявшего дар речи от такого к себе обращения. Несколько потревоженных пузырьков с таблетками свалились со стойки, один из них то ли разбился, то ли попросту открылся, а сотня маленьких желтых пилюль разлетелась по больничному полу, покатилась вслед за стремительно удалявшейся Квинзел.
Харли не могла понять, чем так задел ее мистер Крэйн. Он был всего лишь одним из пациентов клиники. Многие из этих чертовых психов смотрели на нее как на кусок пирога в голодный год, отпускали сальные пошлые шуточки, заглядывали в вырез блузки и предлагали плюнуть на все это лечение, чтобы уединиться и поворковать где-нибудь в районе уборной. Квинзел давно привыкла к подобному отношению, еще до Аркхэма она успела даже слишком хорошо изучить этот сорт мужчин, у которых нижний мозг соображает быстрее верхнего. Быть может, именно поэтому слова Джонатана Крэйна причинили ей боль? Она не была готова к подобному холодному безразличию, к торжеству рационального взгляда на мир над ее спутанными разрозненными эмоциями, к отрицанию всего того, что до сих пор удерживало ее на этом свете. Доктор Квинзел вновь ощутила, что все это уже было однажды. В столь же растрепанных чувствах она покидала первые сеансы с Джокером. Тот тоже перемешивал ее мысли, словно крепкий чай серебряной ложкой, наблюдал и ухмылялся. Была лишь одна разница – ее бывший пациент в отличие от нынешнего не был бесчувственным истуканом с заледенелым кирпичом вместо сердца. Отчего-то именно в этот момент злость на сбежавшего без предупреждений Джокера отступила на второй план, пропуская вперед возникшую буквально из ниоткуда злость на Крэйна. Вне всякого сомнения – все в этом мире познавалось в сравнении.

Захлопнув за собой дверь на внутренний замок, Квинзел наконец почувствовала себя в безопасности, оказавшись в собственном небольшом кабинете. Прошлась кругом и завернула за рабочий стол. Гневно швырнула медицинскую карту на столешницу, налила в кружку из-под кофе воды из графина и сделала большой глоток. Где-то в животе тут же возникло неприятное чувство, заставившее выплюнуть воду еще до того, как она скользнула в горло. Харли подавилась, закашлялась, выронила стакан, буквально свалилась в кресло и расплакалась, закрыв лицо руками. Ей казалось, что она задыхается, заходясь то сухим кашлем, то беззвучными рыданиями.

До окончания рабочего дня оставалось чуть менее пяти часов.