«Он забыл свой возраст, он представил себе, что ему двадцать, — все равно внутренне было так же решено, что никем из всех перечисленных ему не стать; ко всему на свете его что-то влекло, а что-то более сильное не давало ему туда идти».
Роберт Музиль, «Человек без свойств».

"Вероятно, немногим, кого постигла незавидная участь безумия, удалось бы точно привести день и час, когда в их жизни случился роковой перелом. Беда эта обыкновенно имеет свойство подкрадываться исподволь, и лишь в самый последний момент, когда бороться с ней нет уже более никакой возможности, предстаёт перед своей сломленной жертвой во всём её мрачном величии. Тогда чернота застилает собой горизонт, и конец бывает скор и неотвратим.
Я не считал и не считаю себя безумцем; и всё же до сих пор отчетливо помню ночь, после которого всё переменилось.
Бессмысленно рассказывать о лишениях, которые я испытал, шаг за шагом погружаясь в ту бездну, куда вёл меня мой азарт. Тогда я не считал, что страдаю. Деньги утекали рекой, — я же был безмятежно спокоен. Я был влюблён в свою страсть, одержим ею. И, как всякий одержимый, тешил себя мечтами, что состояние это будет длиться вечность.
Но вечность кончилась, а я остался без средств к существованию и хоть сколько-нибудь определённой цели в будущем.

Я стоял на Готэм-Бридж и смотрел на чёрную толщу воды у себя под ногами. Я боялся её. Боялся её ленивых, равнодушных волн. Мне казалось — стоит им сомкнуться над моей головой, и я буду тонуть вечно, вечно падать вниз, барахтаясь в этой холодной темноте без конца и без края, — как барахтался в собственной жизни весь последний год после смерти родителей, будучи не в состоянии ни спастись, ни сгинуть окончательно. Что может быть кошмарней стагнации, угрожающей гниением души? Я отчаялся, и действительно готов был поверить в то, что хочу умереть.
Моя судьба явилась мне в самом неприглядном образе, какой, должно быть, можно только себе вообразить. Мужчина с одутловатым лицом завзятого пропойцы и глазами, чёрными и скользкими, как две маслины. Какая нужда толкнула его на путь грабежа и убийства? Неужели мой жалкий вид мог навести на мысль, что у меня есть деньги? Не знаю. Тогда мною овладело странное безразличие ко всему на свете. Неприятно отрезвил лишь вид ножа в чужой руке. Страх, злость, предчувствие скорой боли пробрали меня до самых костей, вынудив ввязаться в драку. Мы боролись молча, валяясь в грязи на мокром асфальте, яростно скрежеща зубами, как дикие звери, и надо мной безраздельно властвовало лишь свирепое желание любой ценой отвоевать собственную жизнь.
Только когда на ладони полилась тёплая кровь, я решился посмотреть в глаза своему противнику. Не представляю, что я хотел там увидеть; но то, что увидел, оказалось кошмарнее любых представлений. Стремительно гаснущий свет жизни и вымораживающая душу пустота во взгляде. Конвульсии мягкой плоти. Сжимающиеся в судороге пальцы. Труп повис на моих руках так внезапно, что я не успел его оттолкнуть. Я по-прежнему сжимал липкую рукоять ножа, чувствуя, как тело насаживается на лезвие под своим весом.
Испытывал ли я злость? Наверное, должен был: ведь этот человек хотел меня убить! Но вместо злости меня снедала жалость. Жалость, отвращение, омерзение, – одно неотделимо от другого.
От мыслей о том, что я жил ровно так же и мог так же умереть, к горлу подкатил влажный ком. Ненависть к самому себе наполнила моё сознание до краёв. Я отпихнул от себя убаюканного вечным сном мертвеца и бросился бежать. Прочь, в спасительную темноту, не чуя земли под ногами. Нож остался при мне. Мне казалось, что если я выпущу его из рук, то непременно случится что-то страшное. Я бежал и прижимал к груди окровавленный клинок, крепче, чем мать прижимает к себе новорождённое дитя. Вероятно, у меня помутился рассудок. До самого утра скитался я по пустым тёмным улицам, в ужасе шарахаясь от любой встречной тени. Я ждал погони, наказания, кары небесной; чего угодно; ожидание и неизвестность сводили меня с ума.

Лишь перед самым рассветом силы совсем покинули меня. Я заснул прямо на улице, на мокром асфальте в каком-то грязном переулке. Но сон не принёс мне облегчения. Меня терзали кошмары. Я видел мертвецов. Они ходили по городу, заполоняя бесконечными потоками улицы, тянули ко мне свои иссохшиеся руки и глядели вслед пустыми провалами глазниц. Я проснулся в холодном поту. Глаза застилали слёзы, тело била мелкая дрожь. Первой мыслью, мелькнувшей в моём воспалённом мозгу, была мысль о том, что я убил сегодня человека. Но человека ли? Мертвеца! Мертвеца из моих кошмаров. Он уже был трупом, задолго до того, как нож распорол его брюхо.
Сделав для себя это странное открытие, я вдруг нашёл успокоение. А вместе с ним – и цель, смысл жизни, своё предназначение, раз и навсегда определённое судьбой.

Мне хотелось оставить что-нибудь на память об этой ночи; что-то, что будет поддерживать стойкость моего духа во всех исканиях. Но у меня был только нож. Нож с побуревшим от крови лезвием. Едва ли понимая, что делаю, я поднёс его к руке и коснулся им запястья. Оно было холодным и неприятно обжигало кожу. Я надавил сильнее. Из-под кончика показалась тугая капля, покатилась вниз, оставляя за собой алый след , и разбилась об асфальт. Зрелище это вызвало у меня почти детский восторг. Не испытывая больше страха, словно нож теперь был мне самым близким другом, я сделал надрез глубже. Острая боль пронзала руку, но я испытывал подлинное счастье.

Теперь я знал, что буду делать. Часть жизни я провёл в слепом неведенье, как и большинство тех, кто меня окружал; но сейчас у меня появился шанс всё исправить, оправдать бессмысленность своего прежнего существования. Мне больше нечего бояться".

Отредактировано Victor Zsasz (2012-09-12 19:27:26)